Неточные совпадения
— И тогда, — прервал таможенный
директор, — будь я киргизский баран, а не коллежский советник, если эти воры не выдадут нам своего атамана, скованного по
рукам и по ногам.
Мать преподавала в гимназии французский и немецкий языки, а ее отдала в балетную школу, откуда она попала в
руки старичка,
директора какого-то департамента министерства финансов Василия Ивановича Ланена.
— Помилуй: это значит, гимназия не увидит ни одной книги… Ты не знаешь
директора? — с жаром восстал Леонтий и сжал крепко каталог в
руках. — Ему столько же дела до книг, сколько мне до духов и помады… Растаскают, разорвут — хуже Марка!
«Какая она?» — думалось ему — и то казалась она ему теткой Варварой Николаевной, которая ходила, покачивая головой, как игрушечные коты, и прищуривала глаза, то в виде жены
директора, у которой были такие белые
руки и острый, пронзительный взгляд, то тринадцатилетней, припрыгивающей, хорошенькой девочкой в кружевных панталончиках, дочерью полицмейстера.
— Конечно, он вам зять, — говорила Хиония Алексеевна, откидывая голову назад, — но я всегда скажу про него: Александр Павлыч — гордец… Да, да. Лучше не защищайте его, Агриппина Филипьевна. Я знаю, что он и к вам относится немного критически… Да-с. Что он
директор банка и приваловский опекун, так и, господи боже,
рукой не достанешь! Ведь не всем же быть
директорами и опекунами, Агриппина Филипьевна?
Nicolas подхватил Привалова под
руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер;
директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер с военной выправкой и седыми усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
К нам приехал новый
директор, Долгоногов, о котором я уже говорил выше. Все, начиная с огромного инспектора и кончая Дитяткевичем, сразу почувствовали над собой авторитетную
руку. Долгоногова боялись, уважали, особенно после случая с Безаком, но… не знали. Он был от нас как-то далек по своему положению.
Так он вошел в дом, где остановился генерал — губернатор. Минуты через три он вышел оттуда в сопровождении помощника исправника, который почтительно забегал перед ним сбоку, держа в
руке свою фуражку, и оба пошли к каталажке. Помощник исправника открыл дверь, и
директор вошел к ученику. Вслед за тем прибежал гимназический врач в сопровождении Дитяткевича, и другой надзиратель провел заплаканную и испуганную сестру Савицкого…
Вслед за Мартыновым робко выдвинулся на сцену наш
директор В. Ф. Малиновский со свертком в
руке.
Ярченко послал через Симеона приглашение, и актер пришел и сразу же начал обычную актерскую игру. В дверях он остановился, в своем длинном сюртуке, сиявшем шелковыми отворотами, с блестящим цилиндром, который он держал левой
рукой перед серединой груди, как актер, изображающий на театре пожилого светского льва или
директора банка. Приблизительно этих лиц он внутренне и представлял себе.
Сочинение это произвело, как и надо ожидать, страшное действие… Инспектор-учитель показал его
директору; тот — жене; жена велела выгнать Павла из гимназии.
Директор, очень добрый в сущности человек, поручил это исполнить зятю. Тот, собрав совет учителей и бледный, с дрожащими
руками, прочел ареопагу [Ареопаг — высший уголовный суд в древних Афинах, в котором заседали высшие сановники.] злокачественное сочинение; учителя, которые были помоложе, потупили головы, а отец Никита произнес, хохоча себе под нос...
Директор принял его милостиво, пристально посмотрел ему в глаза, как будто отыскивал там следы чего-то, и, взяв из его
рук докладную записку, дружески молвил...
Последним Сарматов подкупил всесильного Прейна, который молча и многознаменательно пожал
руку театральному
директору.
Несмотря на твердое намерение начать службу, Калинович, однако, около недели медлил идти представиться
директору. Петербург уж начинал ему давать себя окончательно чувствовать, и хоть он не знал его еще с бюрократической стороны, но уж заранее предчувствовал недоброе. Робко и нерешительно пошел он, наконец, одним утром и далеко не той смелою
рукою, как у редактора, дернул за звонок перед директорской квартирой. Дверь ему отворил курьер.
— Monsieur Калинович, где вы? Досадный! Пойдемте; я вас представлю вашему
директору. Я сейчас уж говорила ему, — произнесла баронесса и взяла его за
руку.
— Очень рад с вами познакомиться, — говорил
директор, протягивая к нему
руку и устремляя уж глаза на развернутую перед ним бумагу, и тем свидание это кончилось.
Старик ушел. Что-то вроде насмешливой гримасы промелькнуло на лице чиновника в мундире.
Директор между тем вежливо, но серьезно пригласил движением
руки даму отойти с ним подальше к окну. Та подошла и начала говорить тихо: видно было, что слова у ней прерывались в горле и дыхание захватывало: «Mon mari… mes enfants…» [Мой муж… дети… (франц.).] — слышалось Калиновичу.
Директор, слушая ее, пожимал только плечами.
— До свиданья, — повторил
директор и еще раз пожал ему
руку.
— Pardon, comte [Извините, граф (франц.).], — заговорил он, быстро подходя и дружески здороваясь с молодым человеком. — Вот как занят делом — по горло! — прибавил он и показал
рукой даже выше горла; но заявленные при этом случае, тщательно вычищенные, длинные ногти сильно заставляли подозревать, что не делами, а украшением своего бренного и высохшего тела был занят перед тем
директор.
При всем уменье владеть собой Калинович чувствовал, что начинает теряться: дрожащими
руками взял он сигару и неловко закурил ее;
директор тоже закурил и, кажется, приготовлялся говорить много и долго.
Тулузов не замедлил лично явиться в губернский город для выражения своей благодарности господину
директору и, получая из
рук Ивана Петровича патент на орден, тут же, не задумавшись, сделал новое предложение...
Вслед за тем вошел и названный Федор Иваныч в вицмундире, с лицом румяным, свежим и, по своим летам, а равно и по скромным манерам, обнаруживавший в себе никак не выше департаментского вице-директора. В
руках он действительно держал масляной работы картину в золотой раме.
Представьте себе столоначальника, которому
директор, под веселую
руку, сказал бы: «Любезный друг! для моих соображений необходимо знать, сколько Россия может ежегодно производить картофеля — так потрудитесь сделать подробное вычисление!» Встал ли бы в тупик столоначальник перед подобным вопросом?
Екатерина Ивановна Пыльникова, Сашина тетка и воспитательница, сразу получила два письма о Саше: от
директора и от Коковкиной. Эти письма страшно встревожили ее. В осеннюю распутицу, бросив все свои дела, поспешно выехала она из деревни в наш город. Саша встретил тетю с радостью, — он любил ее. Тетя везла большую на него в своем сердце грозу. Но он так радостно бросился ей на шею, так расцеловал ее
руки, что она не нашла в первую минуту строгого тона.
Собирался на гимнастику пятый класс. Построились в одну шеренгу, и учитель гимнастики, поручик местного резервного батальона, собирался что-то скомандовать, но, увидя
директора, пошел к нему навстречу.
Директор пожал ему
руку, рассеянно поглядел на гимназистов и спросил...
Когда
директор кончил, акционеры вздохнули с облегчением и очень искренно, с нескрываемым удовольствием принялись жать ему
руку.
№ 1.
Директор, генерал-майор Перский (из воспитанников лучшего времени Первого же корпуса). Я определился в корпус в 1822 году вместе с моим старшим братом. Оба мы были еще маленькие. Отец привез нас на своих лошадях из Херсонской губернии, где у него было имение, жалованное «матушкою Екатериною». Аракчеев хотел отобрать у него это имение под военное поселение, но наш старик поднял такой шум и упротивность, что на него махнули
рукой и подаренное ему «матушкою» имение оставили в его владении.
Мы опять поняли, чего хочет наш
директор, и не позволили себе против него никакой неуместности, но демидовское угощение мы все-таки есть не стали и нашли ему особое определение. В то самое мгновение, как первый фланговый из наших старших гренадеров протянул
руку к корзине и взял горсть конфект, он успел шепнуть соседу...
— Ну, положим, что и побольше, — возразил Янсутский. — Я-с эти дела знаю очень хорошо: я был и производителем работ, и начальником дистанции, и подрядчиком, и
директором, — в настоящее время нескольких компаний, — и вот, кладя
руку на сердце, должен сказать, что точно: вначале эти дела были превосходные, но теперь этой конкуренцией они испорчены до последней степени.
(11) Не имея под
руками подлинных записок княгини Дашковой (или Дашкавой, как тогда писали), я должен был ограничиваться отрывками из них, переведенными в наших журналах: «Москвитянин», 1842, №№ 1, 2, «Современник», 1845, № 1. В особенности интересен для нас отрывок, помещенный в «Современнике», потому что в нем рассказывается о назначении княгини
директором Академии.
Директор круто остановился и с тем же недовольным лицом выжидательно засунул
руки в карманы шубы.
Директор завода, Назарыч, лысый, остроглазый старовер, никогда не ладил с учителями, но этого, который теперь суетливо помахивал
рукой, он презирал и ненавидел, сам не зная за что.
Офицеры,
директор и все учителя улыбнулись из приличия, и я тоже почувствовал на своем лице приятную неискреннюю улыбку. Милейший Ипполит Ипполитыч, учитель истории и географии, всегда говорящий то, что всем давно известно, крепко пожал мне
руку и сказал с чувством...
— Вы будете видеть, как этот господин будет примерно наказан, — объяснил нам коротко
директор и сделал знак
рукой сторожам.
Мы все невольно вздрогнули.
Директор откинулся на задок кресла. Инспектор сделал только жест удивления
руками, а законоучитель возвел очи свои горе и вздохнул.
За ним всегда шла репутация
директора «со счастливой
рукою».
Андашевский(тем же небрежным тоном). После расскажу!.. (Обращаясь к
директорам.) Здравствуйте, господа. (Затем, дружески пожав им
руки, садится в кресло и в заметном утомлении опрокидывается на задок его.)
Между тем слух о необыкновенных его способностях разнесся вскоре по целому Петербургу. Сам
директор училищ приезжал несколько раз в пансион и любовался Алешею. Учитель носил его на
руках, ибо чрез него пансион вошел в славу. Со всех концов города съезжались родители и приставали к нему, чтоб он детей их принял к себе, в надежде, что и они такие же будут ученые, как Алеша.
Однажды утром, во время репетиции, он наскоро перекрестился да взял и пошел к самому Суру в его директорский кабинет: «Господин
директор, я имею честь просить у вас
руку и сердце вашей младшей дочери, мадемуазель Ольги».
— Мадам Сур, я сейчас имел честь и счастие просить у господина
директора руку и сердце вашей прекрасной…
— Вы забываетесь, милостивый государь! — вспыхнул он. — Вы обращаете читальню в кабак, вы позволяете себе бесчинствовать, вырывать из
рук газеты! Я не позволю! Вы не знаете, с кем имеете дело, милостивый государь! Я
директор банка Жестяков!..
Девочки ходили торжественные и притихшие, зная, что это совещание является неспроста, и что их ждет что-нибудь, новое и необычайное. Наконец, ровно в девять часов вечера, когда большой колокол ударил свой обычный призыв к чаю, двери директорской комнаты распахнулись, и господин Орлик вышел в столовую, где находились пансионерки. В
руках он нес большой темный мешок, перевязанный бечевкой. Лицо
директора было сухо и серьезно.
Робко приблизилась девочка к
директору и, постояв секунду перед ним, скользнула пальцами по мешку, но
руку в него опустить не решилась. Она точно боялась, что ненавистный билетик сам приклеится к её пальцам и таким образом уличит ее. Потом, как ни в чем не бывало, она отошла к группе подруг, уже взявших билетик.
За ней подошли две сестрицы Зайка и Лиска. Они так привыкли делать все сообща, что и теперь захотели обе в одно и то же время запустить
руки в мешок. Но господин Орлик вовремя предупредил, что этого нельзя, и девочки покорились ему со вздохом. С Гусыней произошло некоторое замешательство. Машенька Степанович подошла к мешку вплотную и стояла перед ним, в неизъяснимом ужасе глядя на
директора.
— Полноте, господа! Полноте! Ваша судьба теперь в моих
руках: стоит мне подняться к
директору — и вы погибли!
Преподавание драматического искусства находилось при мне в
руках четырех"сосьетеров": (постоянных членов труппы) Сансон, Ренье, Брессан и посредственный актер Тальбо. Отдел этот составлял маленькое"государство в государстве". Главное начальство в лице
директора, композитора Обера, ни во что не входило. Но я все-таки должен был явиться и к Оберу — попросить позволения посещать классы декламации, которое он мне сейчас же и дал.
Громкий, властный топот шагов. Все ближе. Двери настежь. Вошел министр. Высокий, бритый, представительный, за ним — попечитель учебного округа Капнист,
директор, инспектор, надзиратели. Министр молча оглядел нас. Мы,
руки по швам, выпучив глаза, глядели на него.
Палтусов незаметно приосанился, передал низкую поярковую шляпу из правой
руки в левую и пошел к стеклянным дверям кабинета, где сидят обыкновенно
директора.
Двадцать лет собирался
директор З.-Б.-Х. железной дороги сесть за свой письменный стол и наконец, два дня тому назад, собрался. Полжизни мысль, жгучая, острая, беспокойная, вертелась у него в голове, выливалась в благоприличную форму, округлялась, деталилась, росла и наконец выросла до величины грандиознейшего проекта… Он сел за стол, взял в
руки перо и… вступил на тернистый путь авторства.
Директор поднялся с своего кресла, вознес вверх правую
руку с двумя выпрямленными пальцами и докончил...